Преподобный Мисаил Абалацкий

Иеромонах Мисаил родился 29 июня 1797 года в Сибири, в Тобольской губернии Тобольского уезда, в селе Липоярском, что на российском тракте между Тюменью и Тобольском, в верстах девяноста от последнего. Родителями его были диакон того села Иван Кузьмин Фокин и жена его Евдокия Терентиева. При кре­щении был он наречен Павлом и был у родителей своих стар­шим из шестерых их детей.

Грамоте Павел учился в родительском доме, преимуществен­но у деда своего Кузьмы, причем учился так прилежно, что на шестом году от рождения выучил не только Часослов, но и всю Псалтирь; немного спустя после того он уже бойко читал на клиросе.

Но, успевая в учении, малютка Павел вместе с тем, и еще бо­лее того, преуспевал в благочестии. Когда дед, утром ли встав ото сна или вечером отходя ко сну, становился на молитву, то­гда же вместе с ним начинал молиться и малютка Павел; молил­ся иногда по часу и более. Бывало, бабушка иногда сжалится над ребенком и начнет выговаривать за него старику, мужу сво­ему, внучек тут же и вступается за деда, говорит, что молиться он любит, что ему на молитве стоять отнюдь т тяжело, что мо­литься Богу нужно подолгу, что это хорошо. А как соберутся отец и дед в церковь к богослужению, туда же за ними и ма­ленький Павел.

Десяти лет, именно в 1806 году, отрок Павел расстался с ро­дительским домом и поступил для обучения в Тобольскую семи­нарию. Квартировал он у ближайших своих родственниц, доброй жизни набожных старушек, из которых одна, вдова священника, была грамотная и большая охотница читать жития святых, Про­логи и другие духовные книги.

Родители Павла, равно как и дедушка с бабушкой, благодаря близости их родного села Липоярского от Тобольска, нередко навещали своего сына и внука и тем не давали загрубеть его сердцу, испортиться ему среди не всегда нравственных и не очень-то мягкосердечных товарищей.

В Тобольске юный Павел вел себя так же, как и дома в Липоярском: усердно исполнял свои ученические обязанности; к иг­рам и другим забавам, свойственным его возрасту, он был край­не хладнокровен. В часы, свободные от училищных занятий, он постоянно находился в квартире; любимым его занятием было чтение душеполезных книг, которых было достаточно в доме и еще больше в семинарской библиотеке, которую составляли по­жертвования прежних Тобольских преосвященных.

Вечерняя и утренняя молитвы, притом нередко продолжи­тельные, с частыми земными поклонами, были непременным и постоянным правилом. «Однажды, — рассказывали его хозяйки, — Паша у нас неизвестно куда скрылся. Стали искать его, бега­ли туда сюда, и, наконец, нашли его под крыльцом, там он, сде­лавши из лучинок несколько крестиков, молился, стоя перед ними на коленях».

О семинаристе Павле Фокине нужно заметить еще, что он был очень добр, чрезвычайно скромен и прост. Иные из его това­рищей, пользуясь этими качествами его души, почти обирали его. Когда же просили у него чего-нибудь Христа ради, он и сам от­давал просимое с полною охотою, отчего нередко возвращался он в квартиру то без шапки, то без рукавичек, то без платка. Однажды товарищи в шутку сказали ему: «Паша, Христа ради полезай в колодец». И Павел действительно полез было туда, и только Промысел Божий сохранил его: откуда ни возьмись учи­тель, или старший из воспитанников, подошел к ним и, узнав в чем дело, остановил напрасное самопожертвование одного и жестокость других.

Часто шутки над отроком, а затем и юношей, Павлом были очень жестокими, но он все переносил терпеливо, а иных насме­шек над собою как будто бы и не замечал. Само собою разуме­ется, что эти насмешки продолжались в первые годы его обуче­ния в семинарии, позднее они повторялись все реже и реже.

По успешном окончании в 1817 году семинарии перед ним стала проблема выбора жизненного пути. Родители Павла непре­менно желали видеть его священником, но он первоначально не хотел и слушать об этом.

Будучи от природы человеком застенчивым, даже робким, а главное, находясь под впечатлением от чтения житий святых и Прологов, он боялся обязательных для этого брачных уз. Сму­щали его и те трудности, та великая ответственность, с какими неразлучно священническое служение, особенно в селах; нако­нец, он чуть ли не с детства имел сердечное желание вести оди­нокую, иноческую жизнь, поэтому по окончании курса в семина­рии он думал не о венце брачном, не о монашеском клобуке, и' не о священнической рясе, а об иноческой мантии.

И вот, не чувствуя ни малейшего расположения к супружес­кой жизни, но в то же время не получая от родителей благосло­вения на поступление в монастырь, он решился на то, на что не­многие окончившие курс в семинарии решились бы: Павел Фо­кин поступил причетником в небогатую церковь Петра и Павла в Тобольске, с посвящением в стихарь.

Месяца через два или три в низшем классе Тобольской семи­нарии открылась вакансия учителя латинской грамматики, кото­рую он и занял. В конце мая следующего 1818 года за усердие и
способности он был перемещен в грамматический класс средне­го отделения и, сверх того, ему была поручена должность биб­лиотекаря семинарии. Хотя молодому Фокину и нравилась должность учителя, за­нимал он ее только один год: семинария была реорганизована, и Павел оказался за штатом. А тем временем в родном селе Липоярском оказалась священническая вакансия и родители Павла стали склонять его к решению в пользу женитьбы и священства.

Добрый и покорный сын не смел более противиться воле ро­дителей, сосватал, или лучше сказать, согласился высватать себе хорошую невесту, дочь священника подгородного же села Вагайского, именем Татиана, и в январе 1819 года вступил с нею в брак, а 2 марта того же года тогдашний архиепископ Тоболь­ский Амвросий (Келембет) рукоположил его в иерея к Богоявленской церкви родного ему села.

Супружеская жизнь отца Павла была вопреки его опасению самая спокойная, счастливая, даже, можно сказать, примерная: спутница жизни его была добрая, уважительная к мужу жена, нежно любящая мать и умная распорядительная хозяйка.

Всю заботу о воспитании малолетних детей, все хлопоты по дому и по хозяйству она приняла на себя. Занятый другими за­ботами, отец Павел по хозяйству разумел очень мало, а не­добрые люди пользовались этим, в особенности в отсутствии жены.

Супруга отца Павла ничем не отвлекала его от забот о прихо­де, нисколько не мешала ему совершать возможно чаще бого­служение, учить Слову Божию прихожан, словом, заботиться о едином на потребу. За то и он спутницу свою любил и глубоко уважал, при важных случаях семейной жизни называл ее не иначе как доброй помощницей своей или сердечной советницей. Тако благословится человек бояяйся Господа (Пс. 127, 5), взыскающии же Господа не лишатся всякаго блага (Пс. 33, И), а следовательно, и счастия в супружеской жизни!

От благочестиваго корене благочестивые произрастают и отрасли, на хорошем дереве бывают хорошие плоды. Один из троих детей отца Павла — Михаил — служил сначала четыре года диаконом, потом двадцать лет в священном сане иерея, а овдовев, поступил в монашество. Двух дочерей его, отличавших­ся, как и родители их, христианской кротостью и другими добродетелями, несмотря на скудость приданого, Господь благословил счастливым супружеством с достойными священниками.

Липоярские прихожане очень любили отца Павла, и он готов был служить у них целый век до своей смерти. И тем не менее, прослужив в Липоярском около пяти лет, он вынужден был хло­потать перед епархиальным начальством о переводе его на дру­гое место.

В январе 1824 года отец Павел был причислен к вновь строя­щейся церкви Ильи Пророка в деревне Готопуповой Ишимского уезда. Здесь, как и в Липоярском, прихожане очень любили и уважали его за усердное служение, приветливость, учительность, неукоснительное исполнение треб, бескорыстие и вообще за отличные пастырские качества. Быть может, он и здесь согла­сился бы служить до самой смерти, но в 1829 году его назначи­ли благочинным. Теперь нередко ему приходилось отлучаться от своего прихода, иногда на довольно долгое время, но так как церковь его готопуповская была одноштатной, а просить кого-либо из священников других сел отец Павел стеснялся, почитая невозможным для себя отрывать их от своих приходов, своих семей, он решился проситься о переводе его к двух или трехштатной церкви. Такой случай не замедлил представиться: при трехштатной церкви Петра и Павла в торговой Абацкой слободе, что в семидесяти верстах от города Ишима, открылось праздное священническое место, и отца Павла в сентябре 1832 года туда перевели.

В Абацкой слободе жизнь отца Павла шла прежним поряд­ком: служил он часто, и не только на своей чередной седмице, но часто замещая приболевших или отлучившихся по какой-либо нужде своих собратий-священников. Как и на прежних ме­стах служения учил он своих прихожан вере и благочестию, ска­зывая в церкви свои, чаще печатные, проповеди, беседуя с ними при всякой встрече либо дома, при исправлении всяких треб. При вознаграждении за труды всегда довольствовался тем, что давали, чем иногда навлекал на себя ропот от прочих членов клира; обращался с прихожанами всегда очень уважительно, не только отечески, но и любовно, называя по имени и отчеству, всякого встречая и провожая своим обычным ^низким, чуть не до земли, поклоном.

К особенностям жизни отца Павла в Абацкой, месте торго­вом, многолюдном, можно отнести разве то, что теперь в его доме всегда гостевало много народа: духовенство соседних сел, крестьяне приходских деревень — ни для кого не было отказа, всем был привет, всем говорилось ласковое слово, всем с раду­шием предлагалась посильная хлеб-соль, всем оказывалось обыч­ное в Сибири, особенно в прежнее время, гостеприимство. Дру­гой особенностью жизни отца Павла в Абацкой было усиление в нем ревности о более достойном прохождении, более тщатель­ном исполнении лежавших на нем священных обязанностей. Бы­вало, приедет отец Павел в деревню в воскресный или будний, но не многоработный день и начинает между службами органи­зовывать в часовне либо в чьем-то доме (а летом мог и прямо на улице) чтение часов или всенощную, или молебен, смотря по тому, что приличнее по обстоятельствам. Стараясь не терять да­ром времени, в дороге учил он причетников петь на гласы Богородничны, Херувимскую и прочее.

Воздержанный в пище, он и вино употреблял умеренно, и то в крайних случаях, посты держал строго по уставу. Служба в церкви для него была любимым занятием: в свою седмицу ли­тургию он служил ежедневно и, чтобы не обременять причт, ве­черню и утреню в будни отправлял в церкви один, отсылая при­четников домой со словами: «Идите с Богом домой. Что вас му­чить-то, один справлюсь». И действительно, один пел и читал, и непременно по уставу, без всяких пропусков. Петь был большой охотник. Таинства совершал неторопливо, с благоговением.

При своем благочестии, при заметном уме, он старался ка­заться простачком, и, действительно, иной раз был прост до на­ивности, может быть, даже и неким подобием юродства прикры­вал он свои подвиги благочестия. Отец Павел был бессребреник: за требы платы не вымогал, а с бедных и вовсе ничего не брал. Но при всем том жил хорошо, имея богатый приход. В хозяй­ство он не входил; этим занималась его жена. Было у него хлеба и скота довольно, но при довольстве он мало пользовался выгодами своего состояния: душа его витала в небесах. Любил он помогать бедным, особенно детям-сиротам и престарелым.

По обязанности благочинного отец Павел был особенно ис­полнителен, но привилегиями или, более сказать, превозношени­ем над подчиненным ему духовенством никогда не пользовался. Напротив, в случаях жалоб на духовенство от прихожан, либо духовных друг на друга, его разбирательства иначе как миром не кончались: всех помирит, упросит, умолит ссорящихся оставить ссоры. В случаях неисправностей, опущений по должности, сла­бостей кого-нибудь из подведомственного ему клира он старался виновного исправить и вразумить. Не стремясь к власти, он вме­сте и не тяготился должностию благочинного единственно из послушания воле начальства, из опасения огорчить владыку.

За Богом молитва, а за царем служба не пропадает, говорит русская пословица. И служба, и добрая жизнь отца Павла не пропали даром. Тобольские преосвященные, сначала Евгений, а потом Афанасий, наградили его набедренником, а затем возвели в сан протоиерея, что в то время в Тобольской епархии хотя бы и для благочинного было делом чуть ли не беспримерным. По слову псалмопевца царя Давида, «многи скорби праведным» (Пс. 33, 20), и добродетельный отец Павел испытал тяжкую скорбь: любимая им супруга, мать троих малолетних детей, в марте 1839 года тяжко заболела тифозной горячкой и 2 апреля отошла в вечность.

Смертью супруги Господь указал отцу Павлу путь, «в онь же» идти ему, или, лучше сказать, как бы напомнил ему его соб­ственное горячее, самое искреннее желание быть иноком. Ведь оставаться в селе вдовым протоиереем было для него крайне не­удобным: покойная супруга вела все домашнее хозяйство, забо­ты о котором теперь легли бы на него, а для этого у отца Павла недоставало ни надлежащего знания, ни потребной опытности: управлять прислугой и работниками у него не хватало духу, не мог он также собирать ругу и другие сборы по приходу, без чего духовенству в Сибири в ту пору было не обойтись.

Вскоре по вдовстве отец Павел послал Тобольскому преосвя­щенному Афанасию прошение о перемещении его из свободы Абацкой в число братства Абалацкого Знаменского монастыря, на что преосвященный при пустоте монастырей его епархии тут же изъявил согласие. Указом консистории от 23 июня 1839 года отец Павел был вытребован в Абалак, и 17 декабря того же года ректором Тобольской семинарии, архимандритом Евфимием, по­стрижен в монашество с именем Мисаил.

Если, живя в миру, отец Павел был как бы не от мира сего, то тем более в образе равноангельном он являл собой пример воздержания, послушания, ревностного служения алтарю Божию. Монастырская жизнь его вся проходила либо в келий, либо в храме. В келий помимо иноческого правила был он занят чтением Священного Писания, святоотеческих творений, житий святых и единственного в то время духовного журнала «Христи­анское чтение». Всякий день его можно было застать в храме: либо на клиросном послушании, либо возносящим молебные пе­ния пред чудотворной иконой Божией Матери, именуемой Абалацкой, либо совершающим чередное служение Божественной литургии. Вообще труды во славу Божию в церкви Христовой были его любимым делом. Как же он сердечно радовался, если случалось ему заменить в служении кого-либо из старцев священноиноков!

Мир души отца Мисаила во время пребывания его в Абалацком монастыре однажды был нарушен. Тобольский преосвящен­ный Афанасий назначил его на должность казначея монастыря. Должность эта весьма и весьма хлопотная, требующая житей­ской опытности, знания разных предметов, о которых отец Мисаил не имел и малейшего представления. Всегда послушный власти, он принял новую должность беспрекословно, но испол­нять ее решительно не мог. К его счастию, сей неудобоносимый крест, возложенный на него преосвященным, помог ему нести настоятель Абалацкого монастыря, игумен Антоний. Видя как затрудняется отец Мисаил в исполнении этих обязанностей, он сам взял на себя труды казначея. До самой своей смерти вспо­минал отец Мисаил об этой услуге настоятеля как об особенном благодеянии и всегда благодарил его. Отцу Мисаилу нравилось жить под покровом Божией Мате­ри, и он желал бы до конца дней своих служить пред Ея столь многочтимым в Сибири ликом, но Промыслом Божиим суждено было ему иное. Не искал славы отец Мисаил, но люди его знали и уважали, а потому и епархиальное начальство обратило на него особое внимание. Новоназначенный преосвященный Влади­мир, прибывший с Костромской на Тобольскую кафедру, наслы­шавшись много хорошего об отце Мисаиле, в феврале или нача­ле марта 1843 года вызвал его в Тобольск для служения в Крес­товой церкви архиерского дома с обязанностями духовника как самого преосвященного, так и всего городского духовенства, а также и всех, искавших посвящения в стихарь и рукоположения в сан диакона или священника. Но и миряне, тобольские граж­дане, стремились исповедоваться у него, зная об особой строго­сти его жизни.

На новом месте служения радость отца Мисаила, особенно на первых порах, была просто неописуема, потому что за неиме­нием других иеромонахов или священников при архиерейском доме он был бессменным священнодействующим. Только иногда, по необходимости, уступал он совершение литургии обучавше­муся у него священнику-ставленнику. Не довольствуясь ежед­невным совершением богослужения в домовой архиерейской церкви, после ранней литургии у себя он почти постоянно от­правлялся к поздней литургии в собор, благо он был рядом с ар­хиерейским домом; здесь он в будние дни бессменно и безустан­но читал и пел на клиросе. То же самое он делал и на утренях в воскресные дни, и зимою, когда в Крестовой церкви отправля­лось богослужение с вечера, а в соборе утром.

Во дни же прибытия многочтимой Абалацкой иконы Божией Матери из Абалака в Тобольск, где она пребывает для поклоне­ния в кафедральном соборе с 8 по 23 июля, отец Мисаил удив­лял всех богомольцев и соборян своим неустанным молением. Во все эти дни, отслужив в домовой церкви, месте своего послу­шания, он обыкновенно являлся в собор, где по просьбе бого­мольцев служил молебны до самого вечера или до тех пор, пока святую икону не унесут в чей-нибудь дом. Поистине, мог он то гда сказать вместе с Псалмопевцем: «Пою Богу моему, дондеже есмь» (Пс. 103, 33).

С перемещением его из Абалака в Тобольск и семейство его пересилилось туда же и жило на его небогатом содержании в церковном доме Михайло-Архангельской церкви. Сын его в это время по болезни был уволен из семинарии, но когда поправи­лось его здоровье, преосвященный Владимир, глубоко почитав­ший отца Мисаила, определил ему диаконское место, несмотря на молодость лет.

По кончине незабвенного для Тобольска архипастыря Влади­мира и с прибытием на его место (25 сентября 1845 года) пре­освященного Георгия, трудов у отца Мисаила прибавилось. Не­смотря на почтенный возраст преосвященного, тогда ему было уже за семьдесят, сил душевных и телесных у него было еще очень много.

Преосвященный Георгий чрезвычайно был озабочен тем, что­бы все подведомое ему духовенство умело хорошо петь по но­там, могло бы громко, четко и ясно читать Апостол, Евангелие, шестопсалмие, кафизмы и прочее. Потому он экзаменовал вся­кого, кто являлся к нему с какой нуждой, и чуть тот оказывался' неисправным, приказывал, не выезжая из Тобольска, учиться тому, что тот неудовлетворительно отвечал. Таким образом все претенденты на место диакона, либо священника, то и просто по нужде приехавшие к архиерею, поступали в распоряжение отца Мисаила: должны были учиться у него исправно петь по нотам, читать, служить, сказывать поучения. Обычно это происходило следующим образом: отец Мисаил к шести утра приводил своих учеников пред очи архиерея, и начиналась работа. Причетники читали часы и дневной Апостол, диаконы Апостол и непременно дневное Евангелие, священники — Синодальное поучение, и все вместе пели прокимны и аллилуйя. Преосвященный не только всех поправлял, но иных сам учил читать или петь, толковал тропари, кондаки и отдельные неудобопонятные старославян­ские слова. Отец Мисаил стоя наблюдал, как отвечают поручен­ные ему и в случаях неудовлетворительного пения либо ответа за всех выслушивал внушения, замечания, а то и выговоры. Эта работа длилась до начала литургии, до девяти часов, часто воз­обновлялась после и продолжалась до самой вечерни. После ве­черней службы он опять являлся к владыке, ведя за собой своих учеников, и начиналось пение по краткому нотному обиходу и. на гласы, чтение, поучения и прочее. Но бывали редкие дни, ко­гда в архиерейском доме не было ни просителей места, так на­зываемых ставленников, ни кого-либо из епархиального духовен­ства, тогда «экзамен» держал уже отец Мисаил с послушниками Крестовой церкви или с диаконами, а когда на глаза преосвя­щенному попадался кто-либо из соборных священников, хоть и протоиерей, и те становились рядом с отцом Мисаилом на «экза­мен».

Так прошли шесть с половиной лет, до дня кончины преосвя­щенного Георгия, прошли в ежедневных трудах пред престолом Божиим и в постоянной муштре владыки, когда одни и те же слова повторялись сотни, даже тысячи раз без всякого участия ума и сердца. Сидеть на занятиях у владыки разрешалось только вечерами, когда священники были приучаемы к сказыванию ка­техизических поучений. В остальное время полагалось стоять без движения.

Насколько любил отец Мисаил сердечную молитву, храмовое богослужение, настолько трудно было испытание экзаменом у владыки, но никто не слыхал, чтобы он тяготился своим положе­нием. Он, кажется, и не знал слов ропота; не только в словах, а даже и в лице его никто и никогда не мог подметить что-либо подобного недовольству. У него на все приятное и неприятное выше и ниже стоящим был один ответ: низкий безмолвный по­клон.

Безропотно терпеливый, безответный, благодушный старец отличался еще примерною нестяжательностию. Получая мона­шеское жалованье или часть братских доходов, он никогда не проверял количества полученного. От принятия вознаграждений за труды или вовсе отказывался, или принимал их с глубоким поклоном, как бы малы и ничтожны они ни были. Доколе была жива его сестра, а дети не были еще пристроены, все, что ни получал он деньгами либо платьем, спешил отдать сестре на содержание семьи, а по смерти ее и устройстве детей доходы ста­ли уходить на иждивение его брата, Андрея Иванова Фокина. Он, или старушка жена его, изредка навещал отца Мисаила, обыкновенно брал у него деньги, покупал на них чай и сахар, а иногда что-либо из съестного, в урочное время приносил в келию старца и оставлял там. Съестным и чаем отец Мисаил де­лился со всеми, кто приходил к нему в келию. Чай был люби­мым его напитком, и он пил его по примеру многих сибиряков очень крепким. В пище отец Мисаил был крайне неприхотлив: и в Абалаке, и в архиерейском доме он обыкновенно ел, что пода­вали на братской трапезе.

В блаженном старце замечательным было еще его безмолвие. Никто не видел его занятым продолжительной беседой. На все речи охотников поговорить у него был один ответ: да или нет. Однако он охотно давал ставленникам катехизические объясне­ния, если они желали его слушать, и показывал порядок отправ­ления богослужения, также неутомимо поучал богомольцев Кре­стовой церкви с кафедры. Говорил он ясно, громко, видно было, что говорил он именно то, что чувствовал.

Успеху поучений отца Мисаила во многом содействовала сла­ва о его благочестивой жизни, а также сама внешность иеромо­наха. А вот и наружность отца Мисаила: роста он был среднего или несколько выше, недлинные волосы и небольшая борода его были светло-русые, телосложение имел сухое, лицо бледное и с веснушками, ходил он всегда довольно быстро, даже несколько торопливо, склонив слегка вперед и вбок голову, седых волос у него заметно не было.

Чтобы отец Мисаил кого-нибудь осудил или на кого-нибудь подосадовал, этого никто не слыхал. На шутки или насмешки, которые иногда говорились ему и в лицо, он по обыкновению от­вечал одним безмолвным глубоким поклоном. Одного не терпел старец, когда кто с намерением опускал что-либо из положенно­го для пения или чтения при Богослужении, тогда в душе его являлась сильнейшая досада и он сейчас же или сам восполнял или заставлял пропустившего восполнить пропущенное. Случа­лось еще видеть его в досаде на молодых и нерадивых наставленников их отлучку от Богослужения, за уклонение от обязанности бывать в домовой архиерейской церкви.

Сколько, однако ж, был бодр дух старца, столько же немощ­ной становилась плоть его. От всегдашнего и продолжительного стояния на подошвах его ног во всю длину образовались нарос­ты. Несмотря на это он выстаивал по нескольку часов сряду, и никто никогда не слышал от него жалоб на болезненность ног.

Наконец неутомимый труженик и молитвенник совсем изне­мог. В июле 1852 года, в один из тех дней, когда абалацкая святыня находилась в Тобольском соборе, старец по обыкновению безотходно молебствовал пред нею. Но, видно, пробил час отца Мисаила, от усталости изменился он в лице так, что все это за­метили. От жалости и сострадания некоторые из соборян пред­ложили ему отдохнуть. По обыкновению не прекословя, низко поклонившись, побрел он, разоблачившись, к себе в келию, лег там на койку и уже более с нее не вставал. По милости Божией сей одр болезней оказался для него новым и последним местом испытаний и преуготовлений к преселению в Царствие Небесное.

Ко времени болезни отца Мисаила архиерея в Тобольске не было: преосвященный Георгий скончался еще 2 апреля 1852 года, а преемник его, преосвященный Евлампий, прибыл в То­больск лишь за пять дней до кончины отца Мисаила. Это обсто­ятельство послужило к тому, что келейником у него оказался человек нерадивый. Как бы, кажется, не возроптать, когда в бо­лезни ты остался без участливого, сострадательного ухода, когда келия твоя заперта и некому подать чашу студеной воды? Но и это испытание переносил он с глубоким смирением. За то и по­лучил отец Мисаил от Господа дар блаженной кончины: не­однократно за время болезни напутствуемый Таинствами покая­ния и приобщения Святых Христовых Тайн, а также и елеосвя­щения, он мирно почил 19 августа 1852 года.

Вновь прибывший преосвященный Евлампий соборне отслу­жил по усопшему панихиду, затем бренные останки верного вои­на Христова были перенесены в загородную церковь архиерей­ского дома, где городским духовенством при многочисленном стечении народа соборне же отпели праведника. Немного спустя над могилой отца Мисаила почитателями его было устроено каменное надгробие и положена чугунная плита с краткой надписью: «Мир праху твоему, всегдашний подвижник благочестия и неусыпный молитвенник».