Преподобный Даниил Ачинский

(Память святого 16 декабря)

В местечке Новые Сенжары Кобелякского уез­да Полтавской губернии в семье казаков по фамилии Делие 12 декабря 1784 года родился мальчик. При крещении нарекли его Даниилом. Рос он как многие его сверстники и соплеменники, но в пороки не впадал, был смирен и непамятозлобен, грамоты не знал. Отец его, Корнилий, за двадцать лет до своей кончины лишился рассудка, но умер христианской смер­тью на Святой неделе. О матери Даниила известно лишь, что была она хорошей хозяйкой и честной женщиной.

В пятнадцатилетнем возрасте Даниил заболел горячкой, и домаш­ние уже начали опасаться, что его ждет участь отца, но через два месяца Даниил совершенно оправился.

Выучившись играть на басе, Даниил с товарищами стал промыш­лять музыкой, но по требованию деда оставил это занятие и, заменив больного отца, принялся за домашнее хозяйство.

В 1807 году Даниила забрили, как тогда говорили, в солдаты. После первых двух лет службы был он определен в артиллерию и там, в батарейной школе, в два месяца выучился грамоте. Военная выучка скоро ему пригодилась. В скором времени ему пришлось участвовать в войне с Наполеоном, и вот где ему пригодилось знание ратного дела! Из всех, кто вместе с ним обслуживал орудие в Бородинском сражении, а всей прислуги было восемь человек, в живых остались он да еще один воин. Впоследствии ему даже довелось с русскими войсками побывать в Париже. Оттуда он дважды писал родным и высылал им денег, при том, что слыл он человеком очень бережли­вым и даже скупым.

По окончании кампании с Наполеоном русские войска вернулись домой, и его батарея была расквартирована в Лебедяни. Отсюда он в 1820 году на три дня приходил домой в отпуск. К тому времени Даниил уже дослужился до звания унтер-офицера и исполнял обязан­ности каптенармуса. Но, оказавшись на побывке, жизнь повел стро­гую: много молился (и домашним говорил о необходимости ежеднев­ной молитвы), читал духовные книги и рассказывал родным их содер­жание. Возвращаясь в батарею, Даниил оставил своему брату 25 рублей, племяннику отказал свою землю, со словами, что более де­нег у него нет, а те, что были, он употребил на украшение икон, но где и каких, не сказал. Расставаясь с родными, Даниил поклонился им и сказал: «Прощайте. Более не ожидайте моего прихода. Куда-ни­будь залезу в щель, как муха, и там век доживу».

Через два года родные Даниила узнали, что батарея его будет проходить через Полтаву, и брат его отправился к нему на свидание, но увидеться им не довелось. От командира батареи брат узнал, что Даниил находится в Диканьке, куда он отправился на поклонение чудотворному образу святителя Николая. В Диканьку, в надежде увидеться с племянником, отправилась тетка Даниила. Но грустной для нее была эта встреча. Даниил подошел к ее возу как чужой и, спросив лишь, с кем она приехала, тут же отошел. Женщина, слу­чившаяся рядом, сказала тетке Даниила, что признала в ее племян­нике живущего в лесу странника, которому она иногда носит пищу, и даже показала место, где он начал было рыть себе пещеру. С той поры родные потеряли Даниила из виду.

Жизнь Даниила к этому времени совершенно переменилась. Рев­ностное служение царю и Отечеству с окончанием войны мало-пома­лу стало уступать место стремлению послужить Богу. Этим переме­нам способствовало чтение Священного Писания, житий святых, ко­торые ему давал один диакон. Неотразимое впечатление производили на него примеры жизни святых; много глубоких дум передумал он и дошел до намерения подражать праведникам: удалиться от суеты, непостоянства мира, участи грешных. Решил все оставить ради поми­лования на Страшном суде. Так возникло в душе Даниила неодоли­мое желание уединения, молитв и подвижничества

Среди воинского начальства понимания он не нашел. Скорей на­оборот. Семнадцать лет беспорочной службы; честный, засвидетель­ствовавший свою храбрость раной в войне с врагом, представлен был к офицерскому чину, и вдруг — решительный отказ от дальнейшей службы, постоянные просьбы отпустить в монастырь либо в какую пустынь. Это было непонятно его командирам, и они пытались его вразумлять, даже сажали в карцер, но тщетно. Сидя под арестом, он утешался чтением, богомыслием, молитвой и лишь укреплялся в сво­ем стремлении. В конце концов по его поводу состоялся военный суд, который вынес следующее решение: «За принятое намерение .удалиться вовсе от службы для пустынножительства и так как за всеми предпринимаемыми мерами и вразумлениями к продолжению службы остался непреклонен и при том показал, что лучше согласен получить смерть, нежели оставить свое намерение, по конфирмации г. Главнокомандующего южной армией, как упорствующий в своем мнении и не хотящий служить, выключен из воинского звания и на­значен в ссылку в Нерчинск, на работу в рудниках тамошних горных заводов».

В Сибирь Даниил шел вместе с преступниками в кандалах и по прибытии был определен пожизненно на работу и Гюготольский ви­нокуренный завод Томской губернии. Так и остался он п кандалах работать на этом заводе.

Не мог терпеть враг спасения такого смирения и обрушивал на него все новые и новые испытания. По его наущению местный при» став возненавидел Даниила и все самые тяжелые работы возлагал на него. Но Даниил крепился в Боге, не ослабевал. Протрудившись весь день, ночью он стоял на молитве, и даже днем, когда можно было 'передохнуть, удалялся на молитву, всячески стараясь сделать так,

-чтобы его не видели. Пристав же издевался над ним, приговаривая: «Ну-ка, святоша, спасайся в каторге!»

Потеряв разум, бедный пристав дошел до исступления и однажды зимой приказал раздеть Даниила, посадить на крышу и там поливать водой, сам же при этом кричал снизу: «Спасайся, ты, святой!» Господь по милосердию своему не оставил пристава без вразумле­ния. Скоро после того случая он, а не Даниил, тяжело заболел. Бо­лезнь эта оказалась ему ко спасению, ибо понял он, что тяжко согре­шил, понял, Кем послана болезнь. Искренне раскаявшись, он просил Даниила простить его и помолиться о нем Господу. Многое может молитва праведного, и вскоре пристав совершенно выздоровел. Неизвестно, что больше на него подействовало, болезнь или выздоровле­ние, только стал он после того хлопотать за Даниила перед губерна­тором. В рапорте, который он подал, было сказано, что Даниил не способен к работе и потому его можно освободить.

Получив свободу, Даниил водворился в Ачинске в маленькой ке­лье, которую оборудовал себе во дворе одного боголюбивого купца. Жестокое житие избрал себе тут Даниил: постоянный труд, аскетизм и непрестанная молитва. Последние годы земной жизни Даниил про­вел у одного крестьянина в деревне Зерцалы, в семнадцати верстах от Ачинска. Тут его келья была размером с гроб. Платье свое он дер­жал в сенях этого «гроба», так как одетый уже не мог поместиться в нем. Окно в его келье было размером в медный гривенник, и по це­лым неделям пребывал он в этом заключении безвылазно, в непре­станной молитве. Иногда в сенях занимался рукодельем, но денег за свои труды не брал, принимал только хлеб для пропитания. По ночам он тайно выходил, чтобы поработать у бедняков. Возделывал землю, жал и косил, работал на огородах.

Пища, которую он принимал лишь к вечеру, и то не всякий день, состояла из воды, хлеба или картофеля, который он никогда не чис­тил. Перед едой забивал он себе за пояс деревянный клин, чтобы меньше есть. Для смирения плоти он носил берестовый пояс, впо­следствии вросший в тело (с ним он и был погребен). Носил он так­же железные вериги и обруч, но незадолго до смерти снял их и так пояснил это: «Тело мое к ним привыкло и не чувствует от них болез­ни, но тогда только подвиг бывает полезен, когда носит обуздание телу. Пусть лучше говорят обо мне люди: «Даниил нынче разленил­ся». Это будет для меня лучше, чем их похвала».

Еще со времени его работы на заводе пошла молва в народ о его праведной жизни, и когда Даниил поселился в Ачинске, к нему ста­ли ходить за благословением на какое-либо дело, за советом, или просто взглянуть на него. Один вид подвижника действовал на душу неотразимо — закоснелые грешники рыдали и открывали свои грехи, ощущая воздействие благодати Божией, явно в нем пребывающей.

Духовной силой, любовью и умилением были исполнены его бесе­ды. Он говорил о церковных уставах, о заповедях, о Христе, Его уче­нии и смерти крестной, о Воскресении, вечной жизни, блаженстве праведных и мучении грешных. Любовь, наполнявшая его сердце, изливалась в слезах, без которых он не мог говорить. Иногда во время беседы приходил он в духовное восхищение и молился востор­женной молитвой, которая полноводной рекой всегда текла в его сердце.

Называть себя «отцом Даниилом» он запрещал, говоря, что один только у нас отец — Господь Бог, а все мы братья, и потому звали его «брат Даниил». Многим из тех, кто сподобился видеть и беседо­вать с Даниилом, Господь открывал его прозорливость — дар, полу­ченный им за труды. Говорить он старался притчами и так, чтобы понятно было лишь тому, кому эти слова были обращены.

Местные архиереи, объезжая епархию, бывали у него и относи­лись к нему с великим уважением. Архиепископ Иркутский Михаил плакал во время беседы с ним. Отъезжая, он умолял Даниила при­нять от него деньги, но тот отказывался брать. Прощаясь, архиепис­коп подал Даниилу просфору, в нижней части которой были положе­ны деньги, но старец, не беря ее в руки, отломил себе верхнюю часть и сказал: «Владыко, мы разделим ее. Верхнюю часть мне, а нижнюю тебе». Дивясь прозорливости Даниила, тот поклонился ему в пояс со словами: «Прости, брат Даниил».

О милостыне говорил он так: «Лучше подавать, нежели прини­мать, а если и нечего подать — Бог не потребует. Нищета Бога ради лучше милостыни, а милость может оказать и неимущий. Помоги бедному, поработай у него, утешь его словом, помолись о нем Богу, вот и через сие можно оказать любовь ближнему».

Часто шел он навстречу тем, у кого была большая в нем нужда. Так, бывало, когда кто из Ачинска собирался к нему и Зерцалы, он, прозревая их намерение, сам приходил к тем людям.

Любил он молчание, уединение, не терпел пустых речей и ника­ких разговоров, кроме духовных, не выносил. В нестяжании дошел до того, что любую вещь почитал за вред своей душе. Одежда, кото­рую он носил, была так плоха, что никто бы не поднял ее, если бы тот ее бросил. Никто не видел его едящим: часто постился он по сед­мице и больше. От поста тело его сделалось как восковое. Ко свято­му Причастию приступал он очень часто. Несмотря на тяжесть своих подвигов ликом он был приятен и даже весел, часто небольшой румя­нец покрывал его щеки. К вольным страданиям Даниила со временем прибавилась и телесная немощь: от постоянного стояния на коленях образовались у него струпья, в которых завелись черви, но старец благодушно переносил эти муки.

Столь самоотверженной жизнью, крайним небрежением зем­ным ради Небесного, стяжал Даниил те духовные дары, о которых свидетельствовали его современники. Предавшись весь Богу, потому он и чувствовал над собой Его десницу, хранившую его всюду.

Однажды некий человек, выйдя от него, полюбопытствовал, что делает Даниил в келье один. Но едва только он подполз к оконцу, как оттуда вырвалось пламя и едва не опалило любопытного. На его крик Даниил из кельи отвечал: «Бог простит тебя, но впредь не ис­пытывай».

В январе 1843 года Даниил уехал из Ачинска в Енисейск. В та­мошнем женском монастыре была ему хорошо знакома игуменья Ев­гения. По его совету она в свое время оставила мир. Еще живя в миру, она все звала его к себе, предлагая в своем саду устроить ему келью. Тогда он ей отвечал: «Вот будешь жить на твердой земле, я к тебе приду. Ты меня и похоронишь». По его словам и вышло.

Только три месяца прожил Даниил в Енисейске. Заболев в ночь на 15 апреля 1843 года, он на утрене исповедался, на ранней обедне причастился и, по прочтении отходной, тихо скончался, стоя на коле­нях. Произошло это в четверток на Светлой седмице, в четвертом часу дня, на пятьдесят девятом году его многотрудной жизни.

По смерти живая радостная улыбка запечатлелась на лице пре­подобного Даниила. Весь город был на его отпевании; хотя многие и не успели узнать его при жизни, молва о праведной его жизни и особых дарах Божиих опережала старца всюду. Во время отпевания особенный свет наполнил храм, и многие почувствовали неземное благо­ухание. Даже слепая предместница игумений Евгения увидела яркий свет, как блеск молнии. Погребли преподобного Даниила у Христо-воздвиженской церкви, где вскоре усердием его почитателей была построена часовня.